ТРАНЗИТ



I

будет час, когда будет царить над Землёй лунное пламя,
будет час, когда за далёким пределом Эль-Джофа
цветы фламбуайи укроют поток Сенегала,
и на западном берегу, в полях бесконечных,
тростники будут казаться тенями нубиек...
не смотри в их глаза
голубые, как камни
стен Вавилона Великого,
в час, когда они мирно сидят
подле хижин своих.

непрерывно следи, как невидимый бог движется мимо,
как в прозрачных одеждах ветра
истончается золото мира,
песчаною пылью забивая широкие щели,
засыпая иссохшие белые доски порога,
следи непрерывно,
следи непрерывно.

пусть на яблоке лунном
не оставят следов
твои проявленья.



24.07.1995.




II. [Lumpenmontag]

W. E. B.

Мы выйдем на угол,
запахнувши пальто, ты закуришь свой “Camel”,
посмотришь на небо.

Карнавал приближается,
карнавал уже в самом разгаре,
мы не забыли о масках?

Они кричат нам «Хелау»,
их напряжённые лица ищут веселья,
но веселье — лишь детям.

Дети ловят конфеты,
дети играют, шумят и смеются,
их радует малость.

Ты улыбаешься грустно,
карнавал идёт мимо и мимо,
захлебнувшись в оркестрах, сомбреро,
килтах, цилиндрах, фанфарах,
узких бёдрах, мундирах, местных ТВ-репортажах,
пиве сотен сортов, «Хелау», лентах, плакатах,
воздушных шарах, хлопушках, сюрпризах, «Хелау»,
«Хелау», высоких подъёмах в белых сапожках,
роликах, танцах, репризах и маршах,
в трюках и золотой мишуре,
карнавал идёт мимо и мимо
который уж год.

Вернувшись домой,
мы сядем в гостиной, ты закуришь свой “Camel”,
пригубишь водки,

я — эти строки.



28.08.1995.




III

Когда Сигрун включает
подогрев кресел «Гольфа»
и заботливо спрашивает,
не слишком ли жарко,
мне начинает казаться:
зима —
не такое уж и суровое время.



31.08.1995.




IV

W. E. B.

Мне нравится винтовая лестница твоего дома.
Она напоминает мне плащ матадора,
мёбиус-лентой зависший в тот миг, за которым
неуловимым движением кисти эспада
свивает свой пурпур обманный
перед налитыми кровью глазами быка.

Ещё она нравится мне потому,
что и женщины,
те, что всегда начеку, точно змеи
с их единственным шансом в охоте этого мира,
спускаясь на «шпильках» по узким ступеням,
забывают о внешнем, о мире, охоте и даже
о спутнике, рядом идущем,
невольно
становясь вдруг самими собой,
отдавая всецело простому движенью свою осторожность;
в этот миг можно видеть,
насколько они беззащитны
и грациозны.

Возвращаясь же поздно ночью,
я любил подниматься и слушать,
как на лестнице мерно скрипят крутые ступени
натруженным в рейсах веслом в уключине гладкой
ветхой лодки Харона,
плывущего старым седым гондольером
из нижних кварталов
в золотые палаццо,
вверх
по теченью.



12.09.1995.




V

Из окна видна серая церковь и перекрёсток.
Город разбит как цветник, он тих и ухожен.
Если жить в этом городе дольше недели, возможно,
Рухнут старые тайны его чёрно-белого поля,
И ходы станут так же ясны, как ходы короля.

Человеку приезжему, гостю, встающему поздно,
Выходящему из дому где-нибудь около полдня
Прогуляться, взглянуть... — непревычно, поскольку прохожих,
Исключая проезжих, взирающих строго
Из-за стёкол авто, в этом городе, в сущности, нет.

Беззаботно плутая в подобном пустынном пейзаже,
Успокоенный солнцем, неглупыми лицами стражей,
От весенних порывов едва не теряя дыханье...
Вскоре он ощутит себя неким плюмажем
На гранитной статуе, плюс странность его колыханья.

Вслед за тем, понемногу спрямляя путь к дому,
Он сорвёт в старом парке два крокуса добрым знакомым,
Не желая кого бы то ни было побеспокоить
В этом городе, где, как положено райскому месту,
Ничего не случается, он не оставит следа.



21.01.1996.




VI

На улицах Нью-Айзенбурга безлюдно и тихо,
И в парках большие деревья наполнены солнцем —
Зелёною вязью плюща, незаметно следящей
За ходом светила, увитые старые кубки.

Средь веток невидимый глазу кричит пересмешник
Вослед «мерседесам» и «вольво», спешащим во Франкфурт,
Не зная причин беспокойства «хранителя вязов»,
Не слыша за шумом моторов, о чём он печётся.

Владельцы авто крепко пойманы радиосетью,
Шумящей в пространстве когда-то подвластном Эолу,
Давно уже сбитому с толку глухому калеке
С трясущейся, в жиденьких космах, пустой головою.

Когда-то эфир наполняли простые напевы,
Рождённые серой тростиною и черепахи
Узорчатым панцирем, и ни войска Кауравов,
Ни сына Нектанеба надолго не заглушали

Простые напевы Земли, веселившие души
От Элефантины до узких фиордов Норманнов,
От стен непреступной столицы владык Поднебесной
До башен Геракла, воздвигнутых быть маяками.

Но те времена отшумели. Иные мотивы
Волнуют эфир и властно себе подчиняют
Всё новых людей по тысячам разных каналов,
И дарят иллюзию знания подлинной жизни.

Есть некое тайное сходство людского сознанья
С пленившим умы телевизионным экраном,
И, пойманы им, потаённую жизнь проезжают,
Не слыша, о чём в старом парке кричит пересмешник.



21.06.1996.




Иванов-Снежко Д.П., 2003